[Гаделоки]

Богиня мести. Глава 2
Название: Богиня мести
Автор: Рэн Дракула
Бета: Пишу я хрень. Так что без мата
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Ж, М, боги, люди
Рейтинг: NC21
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Фэнтези, Даркфик, Мифические существа
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Групповой секс, Кинк
Размер: Макси

Описание:
Ужасный мир будущего. Совершенно не такой, каким мы его хотим видеть. Мир, где жестокость и сексизм - это обычное явление, поощряемое главами Государства. Добро пожаловать в средневековье двадцать первого века! Да возобновятся гонения на еретиков, гомосексуалов, колдунов и язычников! Сейчас это лишь война людей. Но грядёт другая война. Решающая битва между древними богами и новым богом, позволившем миру окунуться в средневековый Апокалипсис!

Глава вторая. Детство

Я не знала усталости.
Просто падала и вставала,
Продолжая идти.
Это всё, что осталось мне.
Прямиком, через тернии и боль.
Валерия — Сильная женщина

Спаси меня от одиночества,
Спаси от тёмного пророчества.
Проклятых карт известна масть,
Хранитель мой, не дай мне пасть.
Unreal — Проклятье мёртвых роз

***
Забившись в угол и всхлипывая, девочка шести лет с ужасом смотрела на дверь чулана. Она боялась, что сейчас дверь откроется и на пороге появится отец с розгами. Стараясь плакать как можно тише, Ева закусила губу и прислушивалась ко всему, что творится снаружи. Слышен голос отца. Грубый и немного хриплый. Он о чем-то громко говорит, но слов не разобрать. Девочка рада этому, ведь ей не хочется снова услышать все те гадости, что обычно говорит о ней отец. Рада, что пожар, внезапно вспыхнувший на кухне, отвлечет родителей от неё.
Утерев слёзы, девочка, поморщилась от сильной боли в спине. Она старалась не прислоняться слишком к стене.

Ева Александровна Воронова. Родилась шестого июня 2013 года. Она была самой младшей из детей в чете Вороновых, но далеко не самой любимой. А всё из-за того, что она родилась девочкой. Отец и мать, несмотря на то, что люди рождённые и выросшие в современном обществе, были ярыми христианами. Мать была православной из семьи священника, а отец вырос в католической семье, почитавшей средневековые устои, когда женщина считалась грязным, порочным существом и к ней относились не иначе, как к вещи. Мать изначально была покорной женщиной, признавала главенство мужчины в доме и считала, что истинной радостью для женщины является угождение мужу и рождение ему сыновей. Антонина Степановна уже успела родить троих сыновей и ждала четвёртого. Первого сына Матвея она родила в шестнадцать. Даниила в восемнадцать, а Кирилла всего спустя год, хоть врачи и говорили, что после родов ей нужно было повременить с супружеским долгом. В двадцать один год она родила четвёртого ребёнка - Еву.
Мало того, что это была девочка, так еще и родилась под такими ужасными цифрами: шестого числа шестого месяца тринадцатого года. Муж Антонины Александр тут же счел это плохим знамением. Как и всякий через чур набожный человек он свято верил, что числа шесть и тринадцать не только приносят несчастье, но и являются любимыми числами дьявола.
Все имена детям выбирал отец. И в этот раз не было исключений.
— Но почему именно это имя? — как-то спросила четырёхлетняя Ева шепотом у матери.
— Когда Господь сотворил всё живое, включая человека, то даровал Адаму в помощники жену, — так же шепотом отвечала мать, поглядывая на входную дверь. — Бог запретил людям вкушать плоды с Дерева знаний, но жена человека, поверив Змею, съела запретный плод, и из-за неё Бог выгнал Адама из Рая. Всё зло и огорчение от женщин. Твой отец хотел сына, а родилась ты. Ты огорчила его своим рождением. Поэтому тебя зовут так.
— Но разве это правильно? — не унималась любопытная девочка.
— В каждой женщине живёт Ева, и каждая женщина несёт проклятие жены Адамовой, ибо мы изначально грешны, — большего мать не ответила.
Маленькая девочка тогда не понимала, почему женщины несут какое-то проклятие и почему за проступок одной должны расплачиваться все. Но спрашивать об этом родителей она не смела. Боялась, что отец жестоко накажет.
Приверженцы старой церкви, где женщины не считались людьми, были вынуждены подстраиваться под современный устрой общества. Ева училась читать, писать и считать, как её братья. С одной лишь разницей в том, что девочку водили в воскресную школу, а мальчишками всегда занимался отец. Он был строг ко всем своим детям, но лишь к жене и дочери относился пренебрежительно.
Когда же приходили гости, знакомые или родственники, а порой и совершенно посторонние люди, Александр в основном говорил о своих сыновьях.
Ева росла в семье, где женщина ничего не значит. Женщина лишь вещь, созданная, чтобы почитать и любить мужа, терпеть все его выходки, рожая детей. Когда отец ругался, то часто выкрикивал цитаты из священного писания, где говорилось о том, что женщина это глупое существо, лишенное способности мыслить и созданное лишь для угоды и подчинения мужчине.
Девочку пяти лет редко отпускали гулять на улицу одну. Боялись, что она чем-нибудь опозорит их семью на всё село. Хоть дома и не выглядят по-деревенски, но это место очень было похоже на село. Никакой престижной работы, кроме доярки, продавщицы в местном магазине или пахаря не было. Небольшое село, где основное население старики, да многодетные семьи. Почти у каждой семьи была первоначальная цель плодиться до тех пор, пока бог позволяет им это делать. И на всё это село стояли две церкви и воскресная школа для детей.
Ева не любила играть с соседскими детьми. Она не особо-то их любила, впрочем, как и они её.
Была еще одна причина, по которой отец не любил её, хоть оная и проявилась лишь со временем. Волосы Антонины изначально были медными, что очень красиво сочеталось с серо-голубыми глазами женщины. Но сама она почему-то стыдилась своих волос, поэтому красила их в тёмные цвета или же покрывала платком, когда отрастали корни. А вот Еве достались ярко-рыжие вьющиеся копны волос и серые глаза стального оттенка. Из-за того, что Александр был католиком, а как известно они были в средневековье большими любителями сжигать рыжих за колдовство, то он приказывал стричь волосы дочери, надеясь, что со временем они станут темнее, но они только становились еще рыжее.
Лишенная отцовской любви и материнской ласки, Ева могла целыми днями сидеть одна взаперти в своей комнате. Ей разрешалось после утреннего похода в церковь сидеть в одиночестве. Но никто из близких не знал, что девочка вовсе не просто так любит быть одна.

Сколько она себя помнила, Ева часто видела рядом с собой высокого мужчину. Широкоплечего, мускулистого воина с повязкой на одном глазу и седой бородой. Он часто являлся к малышке. Иногда просто сидел рядом, поглядывая на девочку своим единственным голубым глазом, и улыбался. Иногда, когда ей было одиноко, рассказывал сказки о чудных мирах. Ясное дело, что любой, если услышит об этом из уст ребёнка, подумает, что у Евы есть воображаемый друг. Пусть для других он плод воображения, а для маленькой девочки он был единственным другом, которому она часто могла довериться и рассказать обо всём.
Когда все ложились спать и в доме выключался свет, Ева всегда натягивала одеяло до подбородка и смотрела на край кровати в ногах. Она с нетерпением ждала своего таинственного друга, который с удовольствием расскажет ей новую интересную историю. Ей нравился его голос. Немного с хрипотцой, добрый, обволакивающий и внушающий доверие. Ева часто спрашивала его о том мире, о котором рассказывает друг и тот отвечал, что когда-нибудь обязательно заберёт её туда и покажет всё-всё на свете.
Потом он стал приходить к ней днём. Его могла видеть только Ева. Мужчина объяснял это тем, что не хочет, чтобы его видел кто-то еще. Девочка звала его, тихо шепча то имя, которым он представлялся ей, и играла с ним.
— Ты хорошая девочка, — говорил мужчина, потрепав её по отросшим ярко-рыжим волосам. — Умная и смелая. Когда-нибудь, когда я заберу тебя в свой мир, ты станешь одной из моих валькирий.
— Я бы хотела увидеть всё то, о чем ты рассказывал, — улыбалась девочка, но тут же загрустила.
— Что случилось? — обеспокоился он.
— Волосы, — тихо шепнула девочка шести лет, дотронувшись до рыжих прядей. — Они отросли. Отец будет не доволен. Снова велит матери состричь их.
— Почему?
— Он считает, что такие волосы только у плохих людей. У ведьм. Говорит, что раз у меня рыжие волосы, значит, я совершила какой-то грех.
— Глупости, — фыркнул мужчина, протянув руку. Пальцами он коснулся золотого крестика на шее девочки и нахмурился еще больше. — Ты знаешь, что у тебя на шее?
— Распятие.
— А что оно значит?
— Что я христианка, раба бога.
— Открою тебе секрет, — тепло улыбнулся мужчина. — Тот бог, которому ты и твоя семья поклоняетесь, он ведь создал вас по образу и подобию своему. Так? А раз так, то вы его творения, его дети и никак не можете быть рабами. Это всё равно, что отец сделает родных детей рабами.
— Значит, я на раба? — удивлённо приподняла бровки девочка.
- Нет, ты не рабыня. Ты свободный человек.
— А ты тогда кто?
Мужчина замолчал, загадочно улыбнувшись.
— Со временем узнаешь, моя маленькая Ева.
Девочка мучилась догадками, кем же был тот человек, которого могла видеть лишь она. Ангелом или демоном? А может быть святым духом? Нет, он не были ни тем, ни другим, ни тем более третьим. Слишком уж отличался от них. Ангелы всегда представлялись, как поразительно прекрасные существа без изъянов в белых одеждах и обязательно с крыльями. Демоны изображались страшными, а святой дух и вовсе не имел плоти.
Её же друг всегда был облачен в доспехи воина. За спиной развивался алый плащ, а на голове красовался крылатый шлем, а в руке он зачастую сжимал золотое копьё. О нём она никому не говорила. Пусть у девочки будет хоть какая-то тайна.

Наступил самый ужасный день.
Ева кричала и вырывалась, пока отец тащил её вниз по лестнице.
— Хватит вырываться! — прикрикнул он, состроив грозную физиономию. — Их нужно состричь!
- Нет, не надо! — кричала сквозь слёзы девочка, пытаясь отстранить руку отца от своих волос.
— Надо, — сурово бросил мужчина, толкнув дочь в комнату напротив кухни, где всё было заставлено распятиями, иконами и книгами. Закрыл дверь и взял со стола ножницы. — Ты должна молиться о спасении, чтобы Бог простил твою грешную душу. А теперь вставай на колени и читай «Отче наш», пока я буду делать богоугодное дело.
- Нет! — снова выкрикнула девочка. — Я не стану этого делать! Я ничего плохого не сделала, чтобы бог меня прощал.
— Дрянная девчонка, — Александр отвесил ей сильную пощечину, из-за чего Ева упала. — Как ты смеешь так говорить? Ты, девочка, грязное создание, не искупившая грех своего рождения, смеешь считать, что твоё слово вернее моего? Вернее слова Бога?! Ты уже совершила тяжкий грех. Посмела пойти против воли отца. Смеешь не подчиняться воле мужчины!
— Женщина не должна подчиняться мужчине, потому что они равны! — обиженно заявила Ева, медленно поднявшись с пола. Щека пылала после удара, на глаза наворачивались слёзы, но она старалась не плакать. Хотела казаться сильной.
— Что ты сказала? А ну немедленно повтори!
— Женщина равная мужчине! Она не обязана ему подчиняться и терпеть от него унижения.
— Господи, прости слова рабыни твоей, — перекрестился отец, бросая на неё гневный взгляд.
— Я не рабыня! Если бог создал нас по своему образу и подобию, то почему мы должны быть его рабами, когда мы по сути являемся его детьми? Разве отец имеет право делать своих детей рабами?
— Замолчи, грешное создание! Как ты смеешь вести такие речи? Как?!
Ева испуганно вжала голову в плечи. Она понимала, что таким образом только еще больше разозлила отца. Но отчего-то ей было легко на душе. Словно пропал какой-то тяжкий груз.
— Что случилось, отец? — в приоткрытую дверь комнаты просунулась голова Матвея. Старший брат бросил торжествующий взгляд на сестру, быстро поняв, что она в чем-то провинилась. Из всех братьев он больше всех ненавидел её. Может быть сказывалось воспитание отца, а может он изначально был таким злым.
— Твоя сестра говорит ужасные вещи, — голос отца наполнен гневом и ненавистью. — Она посмела заявить, что женщина ровня мужчине. Какая неслыханная наглость. Посмела заявить, что не является рабой божьей. Всем известно, что Бог сотворил женщину из ребра Адама в помощь человеку. Женщина создана, чтобы служить мужчине. Она ниже него.
- Нет! Это не правильно!
— Глупая девчонка не знает, что несёт. Но её слова ерунда по сравнению с другим преступлением… Должен тебе покаяться я, отец, — Матвей склонил голову, краем глаза наблюдая за чуть ли не плачущей сестрой. — Не так давно я видел, как Ева с кем-то в саду разговаривала. Никого по близости не было, а она в пустоту смотрела и с кем-то говорила. Из её комнаты часто слышно, что она с кем-то что-то обсуждает.
У девочки затряслись коленки. Она видела, как недобро улыбнулся брат. Заметила, как быстро переменился в лице отец.
— Это правда? — мужчина подошел к дочери, больно схватил за плечи, встряхнув. — А ну немедленно признавайся. С кем ты разговариваешь? Кто это? Ангел или бес?
— Я не знаю, — по щекам малышки потекли слёзы. Страшно. Ей было очень страшно.
— Говори! — отец отталкивает её от себя. Быстро подбегает к шкафу в углу, где хранятся розги: тонкие прутья ивы. Взяв два длинных и тонких прута, он направляется к дочери. — Если не скажешь, кто это, то я забью тебя до смерти! Поняла меня?
Нижняя губа дрожит. Ева поднимает на отца глаза. Она знает эту боль. Пару месяцев ей уже доставалось розгами по рукам из-за того, что девочка посмела неправильно перекреститься.
— Ну же! Я жду!
Рядом с отцом стоит Матвей. Он ликует. Робкий взгляд на приоткрытую дверь. Возле неё стоят остальные братья. Они молчат. Им просто любопытно, что же такого могла совершить сестра. Из кухни доносится голос матери, которая что-то готовит и одновременно с этим молится. Поддержки ждать не от кого.
Ева оглядывается по сторонам. Страшно. Сердце уходит в пятки. В углу она различает фигуру. Но она появляется лишь на мгновение. Теперь девочка знает, что её друг здесь. Он наблюдает за ней. Или ей показалось? Но почему-то от этого она стала уверенней и меньше стала бояться.
— Его зовут Игг, — ответила Ева.
Глаза отца стали страшными. Ничего больше не говоря, он схватил дочь за волосы и толкнул к стене. Занёс руку с розгами и со всей силы ударил по спине. Дикая боль обожгла спину между лопаток. Ева не смогла сдержаться от крика. Она не понимала, что ужасного может быть в этом имени. После третьего удара раздался странный звон. Вроде бы тихий, но одновременно с этим оглушающий. От него Ева даже перестала плакать. Отец перестал её бить. Девочка осторожно обернулась, увидев испуганный взгляд родителя. Посмотрела вниз. Тут же ощупала шею и поняла, что на полу лежит её золотой крестик.
Он сам сорвался, причем вместе со шнурком. Девочка испуганно отошла в сторону, подальше от отца. Тот наклонился, поднял золотой крестик и заметил, что он сломан. Вернее, расколот на две части от основания по центру.
— Бог отказался от тебя, грешница, — шокировано проговорил отец.
— Это я отказалась быть его рабыней! — выкрикнула девочка, сорвавшись с места. Она знала, что отец погонится, поэтому бежала со всех ног. Из кухни пахло чем-то горелым. Но она не обратила на это внимания. Спряталась в старом тёмном чулане и стала прислушиваться. Спина горела в местах удара, а по щекам текли слёзы.
Страшно.

***
Женщина нахмурилась. Не любила она вспоминать всё это. Ненавидела то детство, которое было у неё. Слишком хорошо она помнила, как отец и мать таскали её по церквям, заставляли молиться, соблюдать посты и снова нацепили на шею ненавистный крест. К счастью, этот крест продержался еще меньше, чем предыдущий. Буквально через день он таинственным образом исчез вместе со шнурком. После этого отец жестоко избивал её, обвинял в грехах и всё же смог остричь рыжие волосы дочери. На этот раз под самый корень.
Вздрогнув и поморщившись от неприятного воспоминания, Ева провела по волосам. Истощенные, превратившиеся в тусклые пряди, они больше не были такими яркими, густыми и мягкими как раньше.
Сглотнув, она напрягла память, пытаясь вспомнить что-нибудь менее болезненное. Не могло же быть такого, чтобы в жизни человека всё было плохо.

***
Одиннадцать лет это не такой уж и взрослый возраст. Но и не совсем детский. Человек может продолжать оставаться наивным, но он уже делает выводы и понимает, что ему нужно в жизни, а что - нет.
Уроки в воскресной школе всё чаще стали заканчиваться позже. Родители постоянно переговариваются о переводе дочери в пансионат для девочек, где не будет мерзких соблазнов для и без того грешной души. Увы, они не способны понять, что это бесполезно. Не могут понять и всячески отвергают мысль, что их дочь избрала другой путь.
— Ну чего ты там застряла? — Ева бросила вопросительный взгляд на подругу. — Мало было проповедей?
— Я не хочу идти домой, — призналась темноволосая девочка девяти лет. Она затравленно озиралась по сторонам, боясь, что кто-то может услышать её слова.
— Снова мать, — это был не вопрос, а утверждение.
Еве было восемь, когда она познакомилась с Ирой. Именно в то время Игг перестал приходить к ней и рассказывать повести о других мирах. Она очень скучала по другу, и скучает до сих пор. Но теперь ей не так одиноко, ведь у неё есть хорошая подруга. Ира жила в доме через дорогу. Растила её мать-одиночка, которая в школьные годы залетела от взрослого мужчины, а аборт сделать не могла, ибо считала это убийством и грехом.
Сама женщина, хоть и ходила по церквям и насильно отдала дочь в воскресную школу, была большой любительницей выпить, часто водила к себе мужчин. Всё искала для Иры «хорошего отца». Девочка часто была голодной, её избивала мать, а несколько раз даже тушила об неё окурки. Поэтому Ира никогда не спешила домой, хоть и не любила все эти походы по церквям.
— Кстати, а кем ты хочешь стать, когда вырастишь? — поинтересовалась Ева, с любопытством поглядывая на подругу.
— Моделью, — улыбнулась Ира, снимая с головы платок, как только они отошли подальше от воскресной школы. — Если повезёт, то буду улыбаться тебе с обложки. Ой, а ты опять крестик не надела?
— Потерялся, — пожала плечами рыженькая, на всякий случай проверив шею на наличие шнурка. После случая в шесть лет крестики стали часто пропадать с шеи девочки. Золотые, серебряные, деревянные — ни одни не держались слишком долго. Все они пропадали таинственным образом. Отец не забывал упрекнуть дочь в тяжком грехе, из-за которого бог лишает девочку своей милости, а сама Ева уже не обращала на это внимания. Она всё равно их не любила носить. Не считала себя рабыней, а в воскресную школу ходила только из-за того, что это было единственным местом, где она могла отдохнуть от родителей и получить хоть какое-то образование.
В воскресную школу и обратно они с Ирой всегда ходили вместе. Обсуждали новости и всё увиденное или услышанное, что не касалось религии и семьи. В такие минуты девочки чувствовали себя намного спокойнее и свободнее.
— Поскорей бы мне исполнилось восемнадцать, — мечтательно протянула Ира, тряхнув тёмными волосами. — Хочу перебраться в город. Найду работу, сниму жильё и буду самым счастливым человеком на свете.
— А я бы сбежала куда угодно, лишь бы сюда больше не возвращаться, — честно призналась Ева.
С шести лет после сильного скандала она мечтает убежать от семьи как можно дальше. И, разумеется, она это сделает намного раньше, нежели подруга. Ветер свободы так и манит мятежную душу. Только об этом никто не должен знать, иначе родители обязательно всё испортят. Ева даже подруге не рассказывала о своих планах на будущее, мечтах и фантазиях. Всё это она, как правило, ночью рассказывала шепотом в пустоту, всё еще наивно веря, что Игг стоит где-то рядом и слушает её.
Дойдя до дома, девочки неохотно разошлись.
Ира тут же ссутулилась, нахмурилась и на не гнущихся ногах вошла в свой дом. Несомненно, сейчас мать будет снова орать на неё, а если она и её хахаль пьяны, то Иру не будут трогать несколько дней. Пожелав подруге удачи, Ева отворила дверь калитки у своего дома и осторожно прошла во двор. Ей было так же страшно и неприятно возвращаться домой, где отец мог разозлиться на неё из-за всякой ерунды.
Осторожно зайдя в дом и пробежав до своей комнаты, девочка прижалась спиной к двери и вздохнула с облегчением. Никто не заметил её возвращения домой и это хорошо. До ужина еще есть время побыть в тишине и спокойствии. Удобно устроившись на кровати, девочка достала из-под подушки тетрадку в клеточку, ручку и стала рисовать. Тетрадка была заполнена рисунками фэнтезийных существ: эльфов, драконов, единорогов, рыцарей, русалок и женщинами, верхом на крылатых конях, с копьями или мечами наперевес. Конечно, рисунки были детскими и местами не очень красивыми, но рисуя их, Ева всегда погружалась в те миры, о которых раньше слышала от Игга.
Сейчас она рисовала роскошный дворец, который находился за золотой огромной стеной. В голове она представляла, как входит в этот дворец, как её окружают слуги и там маленькая девочка становится настоящей королевой.
Но недолго длилось её спокойствие.
Внизу раздались гневные крики отца. Грохот чего-то, грубый и отвратительный смех Матвея и тихий голос кого-то третьего. Вздрогнув, Ева осторожно отворила дверь, вышла из комнаты и потихоньку стала спускаться по лестнице вниз, дрожащими руками держась за перила. В комнате напротив кухни, где стояли иконы, находились все члены семьи.
Отец расхаживал из стороны в сторону, держа в руках что-то. Матвей стоял недалеко от него и как всегда погано ухмылялся. Мать прижимала к себе испуганного Кирилла, а посреди комнаты стоял четырнадцатилетний Даниил.
— Что это? — отец подошел к нему, вытянув руку с чем-то вперёд.
— Телефон, — спокойно отвечал Даниил, не поднимая на отца глаз.
— Откуда он у тебя? Откуда?!
— Мне его друг подарил, — всё так же спокойный ответ. Ева поёжилась. Как известно, техникой пользовались в основном только родители, да всеобщий любимчик Матвей, а остальным разрешалось смотреть телевизор и, то только церковные каналы с бесконечными проповедями, дебатами и прочей религиозной дребеденью.
— Друг, — повторил отец и тут же со всей дури швырнул мобильник об пол, из-за чего тот разбился. Мужчина подлетел к Даниилу, отвесил ему сильную пощечину. — Как ты смеешь называть другом содомита?
— Не говори так, отец, — поморщился от боли юноша. Сколько Ева себя помнила, он всегда стойко принимал все наказания и ни разу не плакал, даже, когда его пороли розгами. — Он хороший человек.
— Хороший?! А то, что он тебе пишет, это нормально?! Нормально, когда два мужика друг другу в любви признаются?!
— Господи, помилуй, — тут же перекрестилась мать, возведя очи к потолку. — Прости душу его грешную.
— А что случилось? — подала голос Ева, не до конца понимая, что здесь происходит. Зря она это сделала, ведь теперь все взгляды были обращены на неё.
— Зло к злу тянется, — противно прошипел Матвей, взглянув на сестру с ненавистью.
— Бог послал мне испытание, — совсем не в тему заговорил отец, снова принявшись расхаживать из стороны в сторону и поглядывая, то на дочь, то на провинившегося сына. — Мало мне было того, что дочь родилась, да еще и грешная, что Бог от неё отказался. Так теперь еще и сын содомит.
Он перестал расхаживать, остановился напротив провинившегося:
— Ладно сестра твоя впустила в свою душу Сатану. Она женщина. Изначально созданная грешной, но ты-то, Даниил. Ты же мужчина. Как ты мог так опуститься? Как?
— Ты ничего не понимаешь, отец, — юноша поднял на него глаза. Они были такими же серыми, как у самой Евы. И сейчас в них был страх. — Ты же сам говорил, что Бог завещал возлюбить ближнего своего. Что любовь есть великое чудо.
— Молчать! — отец так и брызгал слюной. — Что за дурь ты несёшь? Человек должен любить Бога!
— Но я люблю того человека! — резко повысил голос Даниил, чего в его случае делать совершенно не стоило.
— Это содомия!
— А кого прикажешь тогда любить? Женщин ты ненавидишь и презираешь, хотя они тебе лично ничего плохого не сделали. Кого? Бога? Как я могу любить того, кого я никогда не видел? Я даже не уверен, что он вообще существует.
— Еретик! Содомит! Да я тебя голыми руками придушу.
— За что? За то, что я не разделяю твоих взглядов и не хочу жить, как ты? Интересно, почему же всегда достаётся только мне да Еве? Чем мы провинились? Мы всё делаем, что ты нам говоришь. Мы всегда стараемся угодить тебе. Но нет же. Для тебя хорошенький только Матвей. А ты знаешь, что он курит? Что по бабам шляется? Почему же ты ему ничего не говоришь и не наказываешь, хоть он и врёт постоянно и из магазина ворует. Почему?!
— Матвей не мог сделать всего то, в чем ты его обвиняешь, — сурово заявил отец. — В отличие от вас всех он самый праведный христианин.
— Но Даниил прав, — снова вмешалась Ева. — Матвей действительно курит и врёт. Я сама слышала, как продавщица Нина жаловалась батюшке, что Матвей украл у неё из магазина пачку сигарет.
— Молчи! Молчи, дьявольское отродье! — Матвей подлетает к сестре и больно ударяет её по лицу кулаком. Ева вскрикивает, падает на пол и с ужасом смотрит на озверевшего брата. На глаза наворачиваются слёзы. Из разбитого носа течёт кровь.
— Изверги! — кричит Даниил, подбегая к сестре, хватая её за руку, и рывком таща за собой. — Семья ненормальных!
— А ну стой! — приказывает отец, пытаясь догнать их. — Стой, содомит! Я выбью из тебя эту дурь.
Ева бежит за братом. От страха старается бежать быстрее. Они пулей вылетают из дома.
На улице их ждёт парень в кожаной куртке возле машины.
— Быстро, едем, — командует Даниил, заталкивая сестру в салон и сам садясь рядом.
— Ну и шум вы подняли, — хмурится парень, садясь за руль и давая газу.
В этот же момент из дома выбежала вся семья. Отец крыл проклятиями, пытался догнать машину, но не вышло. Ева с замиранием сердца смотрела, как они всё больше отдаляются от родительского дома.
— Сестра твоя что ли? — как бы между делом спрашивает парень за рулём.
- Моя, — кивает Даниил, прижимая девочку к себе и поглаживая по волосам.
— Не боишься, что предки пойдут в ментовку заяву катать?
— Не пойдут, — уверенно отвечал юноша. — Отец слишком дорожит своей репутацией. О нашей семье и так слухи плохие ходят, а если узнают, что мы сбежали, то родителей могут лишить родительских прав.
— Тогда нам нечего бояться, — улыбнулся парень.
Ева кивнула в знак согласия. Всю дорогу до города она сидела молча, и разглядывала странного парня. На вид ему было лет девятнадцать, может быть двадцать. С брутальной щетиной, черными волосами и спортивного телосложения. В правом ухе у него были две серьги. Девочка сразу поняла, что именно этого человека любит её брат, но она не испытывала к этому отвращения. Ей было всё равно. Главное, что они любили друг друга.

***
Сев на подоконник открытого окна, Ева вздохнула полной грудью. Глаза противно защипало, а по щекам потекли не прошеные слёзы.
Воспоминания. Они такие болезненные. Причем любые. Но сейчас она оплакивала не себя и своё ужасное детство, а судьбу старшего брата.
— Как могло так произойти? — тихим голос спрашивала она пустоту. — Разве это правильно? Этого вообще не должно было быть.

***
Почти два месяца они жили в двухкомнатной квартире у Кости. Костя, взрослый парень двадцати трёх лет, как потом оказалось, ходил в тренажерный зал, где они с Даниилом и познакомились. Работает он в тату-салоне, о чем свидетельствует расписанная спина с изображением оскалившегося волка. Даниил жил у него где-то полгода. По ним и не скажешь, что они партнёры. Скорее друзья. Ева часто видела, как Костя разъясняет её брату задания, ругает за двойки и наказывает стиркой за плохое поведение. С одной стороны он заботится о Данииле, делает всё для его же блага, одевает, делает временами подарки. Даже ноутбук и новый телефон подарил. Но с другой стороны, Костя взрослый человек, который ухаживает за несовершеннолетним, который даже не достиг возраста согласия.
Но Ева не задумывалась о том, что это плохо. Ей нравилось жить в новом месте. Её комнатой теперь считалась гостиная, где стоял уютный раскладной диван. Её вкусно и сытно кормили, покупали сладости, подарили телефон и новые красивые вещи, которых у неё никогда не было. Брат присматривал за сестрой, а Костя обещал, что не сделает им зла. Всё это время Ева была счастлива, по-настоящему. Она радовалась за брата, ведь ему так повезло с любимым человек.
Она не задумывалась, что любовь в раннем возрасте может быть запретной. Дети обычно думают, что у любви нет запретов. Для неё нет ограничений в возрасте, расе, поле или религиозных взглядах. Любовь — это чистое явление, где люди ничего не просят взамен и рады лишь тому, что могут быть рядом с любимым человеком.
Увы, всем людям этого не объяснишь.
Два месяца спокойной жизни пролетели незаметно, и наступил самый настоящий ад.
Родители всё же подали заявление о пропаже детей в полицию.
Наряд ворвался в квартиру посреди ночи. И застали они не самую приличную картину, судя по тем оскорблениям, что они сыпали, когда влетели в спальню парней.
Всё произошло слишком быстро. Даниила и Еву немедленно передали родителям, после чего их таскали по больницам для анализов. Суд прошел быстро. Никто не стал слушать доводов Даниила. Он всеми силами пытался защитить Костю, уверяя, что тот ничего плохого не сделал. Отец требовал, чтобы сына увели из зала суда, ибо считал, что мальчишке просто запудрили мозги.
Костю осудили на восемь лет лишения свободы. Но отец считал, что этого недостаточно и требовал более жестокого наказания. Кто-то из присяжных заявил, что педофил получит по заслугам и жестокое наказание в том числе, но за стенами тюрьмы.
С того дня Даниила и Еву никуда не выпускали. Они вернулись домой и в воскресную школу ходили только с родителями туда и обратно. На юношу отец не обращал внимания, усердно делая вид, что тот не существует, а Ева безуспешно пыталась утешить брата. Что же касается остальных братьев, то те делали всё, как отец, а мать… Та, которая должна была хоть немного пожалеть детей, хоть раз вступиться за них или же приласкать. Она ничего не делала. Слушалась мужа, смотрела на нелюбимых детей с укором и отвращением, и часто жаловалась остальным прихожанкам и батюшке, какие они плохие.
Периодически Даниил тайком получал письма от одного хорошего человека, который сообщал ему новости о Косте. Юноша верил, что когда любимый выйдет на свободу, всё у них будет хорошо. Они обязательно уедут куда-нибудь, где их никто не будет знать и смогут жить вместе. Ева тоже хотела верить, что брат будет счастлив. Но далеко не всем надеждам и мечтам суждено сбыться.
Через год, после судебного разбирательства пришло письмо с извещением о смерти Кости. Молодого человека сначала жестоко пытали и унижали, а потом забили до смерти. В письме говорилось, что это сделали другие заключенные.
В тот день Даниил был словно сам не свой. Он заперся в своей комнате. Трое суток не выходил, постоянно плакал и повторял лишь одно слово: «за что?». Никого не хотел видеть, отказывался от еды и воды, когда вся семья решила отпраздновать смерть «педофила».
Никого кроме Евы не волновало душевное и физическое состояние убитого горем брата. Она пыталась ему помочь, пыталась хоть чем-то утешить. Но что она, девочка двенадцати лет, могла сделать?
Даниил повесился спустя месяц, предварительно вскрыв себе вены, так и не сумев смириться с утратой. Его нашли утром, висящего под потолком в своей комнате. Когда приехали врачи, чтобы констатировать смерть, а менты, чтобы допросить членов семьи, то все как один говорили, что не знают причин смерти сына. Правда, отец придумал, что именно сказать. Нагло врал, что Даниил так и не смог оправиться после надругательства над своим телом со стороны Кости и ушел из жизни. Тогда Ева не смогла больше молчать и решила рассказать всё.
Отец пытался её заткнуть, но девочка не слушала его. Она рассказала всё о своей семье. О том, как отец их жестоко избивал, как поливал их грязью, как мать растит их, словно чужих и про причину смерти Даниила тоже сказала. Нет, не сказала. Соврала. Частично. В самом начале родители гнобили его, избивали и жестоко наказывали, ведь для них он был грязным. Не выдержав издевательств, он повесился.
После этого отец не выдержал и набросился на дочь с кулаками. Золотым кольцом с печатью, которое он всегда носил не снимая, он умудрился сильно разбить ей лицо, из-за чего у Евы остался шрам на подбородке. Мужчину кое-как оттащили от ребёнка полицейские, заковав в наручники.
Тот день был последним днём страданий Евы в семье извергов. Её и Кирилла отдали в детдом, а родителей лишили родительских прав лишь на этих детей. Наверное, Матвей был уже слишком взрослым, чтобы его забирали или же он сам изъявил желание остаться с любимыми родителями. Неизвестно.
Смерть брата, причинившая Еве боль и горечь утраты, стала единственным путём к свободе.

@темы: Богиня мести, от Гадеса