Название: Богиня мести
Автор: Рэн Дракула
Бета: Пишу я хрень. Так что без мата
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Ж, М, боги, люди
Рейтинг: NC21
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Фэнтези, Даркфик, Мифические существа
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Групповой секс, Кинк
Размер: Макси
Описание:
Ужасный мир будущего. Совершенно не такой, каким мы его хотим видеть. Мир, где жестокость и сексизм - это обычное явление, поощряемое главами Государства. Добро пожаловать в средневековье двадцать первого века! Да возобновятся гонения на еретиков, гомосексуалов, колдунов и язычников! Сейчас это лишь война людей. Но грядёт другая война. Решающая битва между древними богами и новым богом, позволившем миру окунуться в средневековый Апокалипсис!
Глава третья. Переломный момент
читать дальшеВ людях любовь не приметна,
Наша зависимость смертна,
Сколько бы не издевались —
Падали, но поднимались!
Алексей Хворостян — Падали, но поднимались
You sacrifice, you bleed, you sweat, and you cry
Doing everything you can not to lay down and die
When you fall and you call out; there's no one to help
So you've got no other option but to pick up yourself
Ты жертвуешь, истекаешь кровью, потом и льёшь слёзы,
Делая всё в твоих силах, чтобы просто не сдаться и не умереть.
Когда ты падаешь и просишь о помощи, никто не откликается,
Так что у тебя нет другого выбора, кроме как собраться с силами.
Avery Watts — A Cut Above
Проведя рукой по окрашенным в каштановый цвет волосам, Ева поджала губы. Сколько лет она уже не видела их природного цвета? Наверное, с того самого дня, когда перестала быть беззаботной женщиной. Прохладный ветер с улицы приятно холодил кожу, заставлял покрываться её гусиной кожей, а по спине пробежали мурашки.
За дверью снова слышны шаги. Ручка поворачивается, но дверь не открывается.
— Мама! — сильный удар по двери и капризный детский голос. — Мама, расскажи мне сказку.
Ева молчит. Ничего не отвечает. Просто игнорирует ребёнка, которого ненавидит точно так же сильно, как и окружающих людей.
— Мама! — мальчик снова пинает ногой дверь. - Мам! Мамка! Я тёте Оле расскажу, что ты обижаешь меня. А она расскажет батюшке и тебя снова выговорят.
Женщина закрывает глаза. Вздыхает.
— Сука! — переходит на мат мальчишка шести лет, снова ломясь в закрытую дверь. От вечно матерящихся соседских мужиков он нахватался многих плохих слов. — Тупая блядина…
Она не выдерживает. Покинув подоконник и распахнув дверь, бьёт сына по лицу.
— Пасть закрыл, ублюдок! — выцветшие, серые, практически прозрачные глаза с синяками под ними, смотрят на мальчишку с ненавистью. — Не смей в моём доме поливать меня грязью, ты, жалкий кусок мяса!
— Шлюха, — плюнул в неё мальчик и тут же схлопотал сильный подзатыльник.
С грохотом крыв двери, Ева попыталась привести свои нервы в порядок и немного успокоиться. Сын часто психовал по пустякам, а всё из-за того, что приходящая монахиня и батюшка постоянно втирали Ромке, что мужчина главный в семье и ему всё дозволено. Именно поэтому этот мелкий высерок не ставит свою мать ни во что, не уважает её и даже не пытается хоть немного понять, что он ей противен.
Слыша за дверью грязную ругань сына и его угрозы, женщина лишь ухмыльнулась.
Ева снова уселась на подоконник. Открыла окно еще шире. В лицо ударил холодный ветер, а тёмно-синее ночное небо стало чернеть. Несомненно, начнётся дождь.
Как раз вовремя. Он скроет её слёзы, разделит её печаль и боль. Вспомнит вместе с ней в последний раз самые ужасные моменты из недалёкого прошлого.
С момента принятия жестоких законов прошло всего два года. Двадцати шестилетняя Ева, красивая молодая женщина с некогда яркими перспективами и риелтор в неплохой компании по недвижимости, теперь вынуждена была коротать свои дни дома в компании единственного оставшегося друга — черного кота. Те два года были просто ужасными.
По всей стране увольняли женщин с работы. Закрылись практически все салоны красоты, ибо церковь твердила, что забота о плоти физической противна богу, и заботиться в первую очередь нужно о душе. Все незамужние женщины должны были теперь жить со своими родителями до брака, а замужние — сидеть дома, рождать детей и слушать своего мужа.
По всей стране отправляли на костры иноверцев и гомосексуалов. В основном мужчин, а женщин…
Ева поморщилась от отвращения, вспоминая, как жестоко стали относиться к женщинам.
Обе её подруги — Марина и Ира практически через три недели вынуждены были переехать к своим родителям. Марина сама была из обеспеченной семьи, причем старшей из двух дочерей. Родители были трудоголиками, интеллигентами и вполне себе толерантными людьми, реалистами. Они свято были уверены, что человек сам волен выбирать свою судьбу, с кем спасть, кем работать и как строить свою жизнь. Они всегда говорили дочерям, чтобы те учились, пошли работать, делали карьеру, а потом только вздумали заводить семьи. Конечно, они были строги к своим дочерям, чтобы те не стали гулять, пить или же курить. Младшая росла прилежной девочкой, точной копией родителей, а вот старшая.
Марина гуляла по мальчикам еще с класса седьмого, пила, курила и отборно так могла крыть матом. Мнила себя самой красивой, ненавидела соперниц и порой жестоко расправлялась с ними в школьные годы. Со временем стала взрослеть, шататься по церквям, крестилась, ходила по всяким знахаркам, учиться перестала и мечтала только об одном — встретить богатого мужа и нарожать кучу детишек. А еще свято верила, что аборт это грех и что с первого дня зачатия ребёнок уже живой.
Новые законы она не просто одобряла, а активно поддерживала. Марина была рада снова сесть на шею родителям, и не прошло полугода, как тут же вышла замуж за какого-то бизнесмена, который спонсировал одну из церквей.
Теперь она всеми силами пытается родить мужу детей, но тот пока не хочет.
— Из всех троих ей повезло больше всех, — размышляла про себя вслух Ева, выглянув в окно.
На детской площадке бегали дети, сидели молодые мамочки с колясками, некоторые даже беременные. И все они кажутся какими-то серыми, унылыми.
Ирка была какой-то скрытной в последние лет семь. Особо не рассказывала о своей второй половинке, умалчивала о многом. И на то, как оказалось впоследствии, были свои причины.
Зашуганная и эмоциональная с детства, она с трудом смогла ужиться со своей матерью снова, когда её насильно вернули домой. Мать-алкоголичка только и знала, что наседать на дочь, попрекать её. А всего восемь месяцев назад вскрылась правда о тихой и ранимой девушке. Ира была лесбиянкой. Была у неё девушка, которая кроме всего прочего была из числа язычников.
Ева поджала губу. Глаза снова увлажнились. Вспоминая подругу детства, она невольно подумала о Данииле и его парне Косте.
— Слишком жестоко, — шептала она.
Мать Иры сообщила о предпочтениях своей дочери куда надо и с удовольствием наблюдала, как полицейские насильно разнимали двух молодых девушек. Крики стояли на всю улицу. Ева тогда даже вмешалась, ибо боялась повторения истории. Но что могут три женщины против целого наряда накаченных мужиков, которые даже не стеснялись наносить первым увечья и побои?
Всех троих отвезли в «обезьянник». Пригласили священника, который стал требовать, чтобы грязные грешницы признались в своих грехах, отреклись от дьявола и приняли бога. Ира плакала, пока её девушка и Ева пытались настоять на том, что это бесчеловечно. Зря пытались. Их всё равно никто не слушал.
Двух лесбиянок увезли, а Еву отпустили домой, но теперь она всегда была под контролем. За ней буквально следили.
Четыре месяца прошли в томительном ожидании и молчании. Ева не знала, что и думать о судьбе своей подруги. Пока один старый знакомый, некогда знакомый с ней и Ирой не рассказал ужасную правду. Женщин из число иноверующих и лесбиянок не сжигали на кострах и не заставляли накладывать на себя руки по одной простой причине: их пытались перевоспитывать.
Язычниц и атеисток часами, а то и сутками заставляли читать молитвы, насильно крестили, избивали, а после отдавали замуж тем мужчинам, которые могут сильной рукой выбить дурь из «дочерей Евы». Одна часть таких женщин обычно ломалась, и покорно становилась рабыней своего мужа, рожая ему детей. Не женой, а именно рабыней, ибо так поступают только с невольниками. Хотя, в других культурах к рабам относились с куда большим почтением, чем к христианским, мусульманским и иудейским женщинам. Вторая часть, как правило, либо пыталась убить своего мужа-садиста, либо убивали себя.
К лесбиянкам относились совершенно иначе. Их сажали в места своего рода тюрем. Держали в разных камерах, а потом каждый желающий мог бесплатно их изнасиловать. Священники твердили, что единственный способ излечить женщину от лесбиянства — это соитие с мужчиной. Таких женщин не просто насиловали. Временами их пытали, подкладывали под десятки желающих в день. А как только такие беременели, то их направляли в монастырь, где женщина должна была научиться смирению.
Ира, к счастью, оказалась бесплодной. Она не могла зачать, но её продолжали насиловать. Когда же стало ясно, что она начала ломаться, её просто отправили в женский монастырь. Её же любимой, Кате, повезло куда меньше. Она забеременела. И к большому удивлению, была направлена в тот монастырь, что и Ира.
Обе девушки были практически раздавлены. Унижены, обесчещены, побиты. Они могли встречаться лишь на утренней и вечерней службах.
Всего четыре месяца назад они обе решились на страшный поступок. Катя и Ира договорились встретиться в церкви ночью. Там они устроили пожар, после чего, вместе выпили яд.
После того известия Ева долго рыдала. Ей было искренне жаль подругу. И снова умер дорогой ей человек.
Тряхнув головой и стараясь не думать о плохом, Ева надумала прогуляться. Ей нужно развеяться. С того дня она редко выходила на улицу, а если и выходила, то только в ближайший магазин за продуктами.
Мысли в голове кружили хороводом. Неделю назад ей позвонили. Родители.
Отец в довольно грубой форме требовал, чтобы неблагодарная дочь немедленно вернулась домой. Угрожал ей, крыл матом. Ева вежливо напомнила, что она взрослый человек и сама вправе решать, как ей жить, отключила телефон. Женщина не хотела иметь ничего общего с ними. Не хотела снова общаться или даже слышать о родителях-фанатиках.
Едва выйдя на улицу, Ева встретилась с возмущенным взглядом старух, привычно сидящих у подъезда. Бабки, одетые в домашние халаты и цветные платки, словно стражи двора и подъезда смотрели на всех с презрением. Ну да, теперь этих женщин по новым законам принято уважать, как старых, проживших долгую, «праведную» и «мудрую» жизнь. Вот только смотрят они своими выцветшими глазами совсем не мудро. С осуждением, злостью и ненавистью. Они приглядываются к проходящим мимо девушкам и женщинам, специально громко обсуждают ту или иную особу, чтобы унизить.
Ева прошла мимо них, тихо поздоровавшись. Не хотелось ей сталкиваться с ними. Навстречу шла девочка лет пятнадцати. Худощавая, бледная, с синяками под глазами, разбитой губой и округлившимся животом. «Пятнадцать лет, — с ужасом подумала Ева, остановившись и проводив девочку взглядом. — Совсем еще ребёнок. И уже готовится родить. До чего же в отвратительное время мы живём».
- О, Светка идёт, — тут же оживилась одна из старух, окинув несчастную девчонку презрительным взглядом. — А ты чего это одна выперлась, шалава малолетняя?
— Неужели муж разрешил тебе одной ходить по улице? — тут же подхватила вторая. — И куда только Олег Анатольевич смотрит! Чтоб свою молодую жену, да одну выпускать…
Ева удивлённо посмотрела на старух. Перевела взгляд на девчушку. Неужели ей не послышалось? Олег Анатольевич, мужчина сорока восьми лет, бывший дважды женатым ранее, женился на малолетке? И чего удивляться? Сейчас закон на стороне мужчин и им всё дозволено. Они могут избавиться от неугодной жены и взять себе другую, молодую девочку, над которой можно издеваться.
Еще раз задумавшись о том, какие ужасное сейчас время и что женщинам лучше бы не рождаться вообще, Ева брела к магазину через небольшой парк. Днём здесь как всегда полно людей. Но в основном это девушки или женщины с пузом и детьми. Они неспешно прогуливаются. Некоторые радостно перешептываются с подругами, обсуждая какие у них хорошенькие дети, добрые и сдержанные мужья и ничего делать практически не надо. Кому-то нравились все те дибильные законы, ведь во все времена были женщины, которые считали, что их удел это плодиться, а саморазвитием, работой, мышлением и образованием должны заниматься мужчины. Но были те, кто давно уже был не живым.
По узким дорогам в парке одиноко блуждали женщины в закрытых одеждах. Волосы тщательно прилизаны, собраны в косу или пучок, а порой и вовсе покрыты платком. Пустые глаза смотрят либо перед собой, либо куда-то под ноги. Эти женщины больше не живут. Они существуют. Они лишь бледные тени тех женщин, которыми были ранее.
Быстро пройдя мимо них, Ева свернула в сторону магазина. Кто-то резко схватил её за руку, потянул в кусты. Женщина удивлённо отдёрнула руку, бросив гневный взгляд на троих мужчин. Скорее всего даже парней. На вид им было не больше двадцати трёх, двадцати пяти. И все они были в подвыпившем состоянии.
— Девушка, ну куда вы спешите? — стал приставать один, похабно улыбаясь. - Мы, может, познакомиться хотим.
— Я не хочу, — буркнула Ева. Почему-то ей стало страшно. Она поспешила уйти, но дорогу ей перегородил второй.
— Не хорошо девушке одной гулять, — ухмыльнулся он. — Если девушка гуляет без сопровождения, значит она шлюха.
— Кто вам такую чушь сказал? — она попыталась обойти его, но теперь её грубо схватили за две руки.
— Так сказано в законе, — рассмеялся над ухом третий, прижимая Еву к себе. — К тому же, там еще сказано, что женщина создана, чтобы угождать мужчине.
— А ты как раз женщина. А мы — мужчины. Так что быстро ляжки раздвинула, сука!
— Отпустите меня, уроды! — закричала Ева. Ей было страшно и противно. Обидно, что она оказалась в такой ситуации. — Иначе я закричу.
— И что? — первый достал из кармана складной нож. — Никто к тебе не придёт. Здесь одни бабы с детьми. Никто не посмеет пойти против слова мужика!
— Грязные мрази, не трогайте меня!
— Слушай, а ведь характер знакомый, — фыркнул второй, задумчиво почесав подбородок. — Была у меня в классе десятом давно знакомая, которая подобным взглядом смотрела на мужчин. Феминистка. Ох, как я их ненавижу. Всегда качают свои права.
— У женщин вообще нет прав. Они лишь скот, тупые дырки, которые должны радоваться, что их трахают.
— Да как вы смеете, ублюдки?! — Ева снова дёргается. Внутри всё кипит от гнева. Её всегда бесили подобные речи. Еще со времен детства. — Лучше бы у вас прав не было! Это вас нужно было лишить всех прав, грязные мрази!
Парни рассмеялись. Потащили брыкающуюся и кричащую женщину в кусты. Ева не собиралась просто так сдаваться. Она не хотела, чтобы её трогали. Прицелившись и заехав кому-то каблуком по яйцам, женщина извернулась, укусила державшего её парня за руку, практически до крови и вырвалась. Её схватили за ноги, опрокинули лицом вниз. Перевернули на спину.
— Вот же сука тупая! — первый ударил её по лицу кулаком, разбив нос. Сел Еве на грудь, не позволяя свободно дышать из-за тяжести его веса. - Ну? Чего встали? Трахайте её уже.
- Нет! — снова забрыкалась она, пытаясь столкнуть с себя насильника.
Двое других стали быстро стягивать с неё тёмно-синие джинсы и трусики. Ева дрыгала ногами, кому-то умудрилась заехать по челюсти ногой. В ответ получила сильный удар по лицу и потеряла сознание.
Несколько раз она приходила в себя. Видела над собой лица. Чувствовала движения и отвращения, пока её насиловали. Ощущала сильный запах перегара. Больно, отвратительно, унизительно. И никто не поможет. Очередная попытка вырваться. Насильники лишь посмеялись над ней.
Первый, который не так давно сидел у неё на груди, наклонился к Еве, схватил за волосы.
— Теперь ты поняла, где твоё место, женщина? — прошипел он. — Поняла, насколько ты ничтожна и бесправна? Ты по значению и правам стоишь еще ниже, чем домашний скот.
— Ублюдки, — прохрипела женщина.
— Бревно, — выплюнул он, отпустив её. Постоял, окинул задумчивым взглядом и со всей силы пнул по животу. — Тупая сука! Даже трахаться не умеешь, блядь рыжая! Доска ёбаная! Нахуя ты существуешь, если не можешь доставить мужику удовольствие?!
Удары ногами сыпятся один за другим. Ева кричит от боли, когда нога насильника со всей силы бьёт её по животу, груди, голове. Парень, словно сорвавшись с цепи, избивает её, чуть ли не прыгает, продолжая сыпать отборным матом.
- Дим, успокойся, — хихикает рядом второй. — Пошли лучше другую шмару поймаем. Тут их целый парк.
— Эта сука лежала как бревно! — орал первый, пнув Еву под рёбра ногой. — Мразь ебучая! Съебалась отсюда, сука!
Не замечая того, что по щекам текут слёзы, женщина дрожала от страха и закрывалась руками, ожидая нового удара. Страшно. Всё тело болит, а во рту отчетливо ощущается вкус крови. Кое-как она поднимается. Дрожащими и разбитыми руками натягивает спущенные джинсы. Тело плохо слушается.
— Куда попёрлась, сука?! — первый схватил её за волосы, оттянул назад, не обращая внимания на вопли. — Я тебе блядь разрешал уходить, сука ты ёбанная!
— Не трогайте меня! — сквозь слёзы молила женщина. — Отпустите…
— Отпустим, обязательно, — усмехнулся насильник, потащив её прочь из кустов. Толчками он вывел её в парк. Людей в парке уже не было. Скорее всего, крики несчастной всех перепугали.
Волоча Еву за собой, насильники швырнули её на асфальт.
— Смотри, Дим, ща будет весело, — заржал третий, найдя полупрозрачный пакет, он подошел к жертве и натянул его ей на голову. Женщина заметалась, запаниковала, когда воздуха стало неожиданно мало. — Смотри, как дёргается. Давай, сука, двигайся!
Ева пытается порвать пакет на голове, расцарапать его ногтями, но ей заламывают руки за спину. Воздуха становится всё меньше. Дышать больно. Паника.
Мешок резко снимают с головы, и не успевает она сделать глоток воздуха, как её снова швыряют на землю, лицом окунают в грязную лужу после дождя. Женщина кричит. Вырывается. Глотает грязную воду. Нечем дышать.
— Скучно, — замечает первый, подойдя ближе и снова принявшись избивать женщину ногами. Ему нравится видеть, как она извивается, пытается закрыться. Нравится слышать, как она орёт, заливаясь слезами.
Ева из последних сил пытается увернуться от удара. Её переворачивают на спину. Перед глазами всё плывёт. Её тошнит. Сильный удар ногой в грудь. Такое ощущение, что её просто хотят растоптать. Ева хрипит от боли. Сил кричать больше нет. Голос сорван.
— Скучная она, — фыркнул первый. — Предыдущая была интересней.
Сплюнув, он предложил приятелям еще немного выпить.
Пролежав так несколько минут и убедившись, что всё кончено, женщина попыталась подняться. Медленно. Постанывая от адской боли во всём теле. Всё же Еву вырвало. Её трясло.
Осторожно, выпрямившись и спотыкаясь на каждом шагу, она брела по улице, не обращая внимания на взгляды и шепоты за спиной. Сейчас ей было всё равно. Нужно хоть как-то добраться до ближайшего отделения полиции. Написать заявление об изнасиловании. Ева слишком хорошо запомнила лица насильников. Она сможет их опознать. Сможет описать.
На негнущихся ногах, держась за стены, она подошла к окошку с дежурным полицейским.
— Я хочу… написать заявление, — севшим голосом проговорила она, изо всех сил стараясь не упасть в обморок. Ей плохо. На теле нет живого места. — Меня изнасиловали…
— Бывает, — безразлично ответил мужчина в форме, даже не взглянув на неё.
— Что значит «бывает»? — во рту всё пересохло. — На меня напали средь бела дня. В людном месте! Трое человек! Меня изнасиловали и избили!
— Сама виновата, — пробурчал мужик.
— Вы издеваетесь?! — нервы шалят. Женщина не знает, куда себя деть. — Вы хоть понимаете, что говорите?! А если бы вашу дочь так…
— Во-первых: если бы мою дочь так, то я бы ей сказал то же самое, что и вам: не хер было провоцировать.
— Я никого не провоцировала! Я даже одета скромно, — кричит Ева, не сдерживая слёз и указывая на джинсы и закрытую толстовку, которая даже фигуру скрывает. — Я шла мимо. В магазин!
— А во-вторых: вы хоть смотрели, кем вы родились? — продолжал мужчина, брезгливо оглядывая жертву насилия. — Вы ведь женщина? Тогда чего вы от меня хотите? Если вы родились женщиной, то терпите. Такова ваша судьба.
— Вы совсем двинутые?! Ваша работа людей защищать, а не этих ублюдков!
— Людей, правильно, — кивнул он. — Но женщины не люди. Разве ты библию не читала? Бог сотворил человека и дал ему в помощь женщину. Женщина — не человек. Она не имеет никаких прав. Знаешь, шла бы ты отсюда. Нечего людей от работы отвлекать.
— Я никуда не уйду, пока ты, свинья жирная, не примешь моё заявление! — истерика. Ева не знает, чего хочет больше всего: смеяться или рыдать от всей глупости и абсурда той ситуации, в которую она попала.
— Кстати говоря, где вы живёте? — спокойно поинтересовался мужик, хоть и видно, что руки у него чесались двинуть ей как следует.
Психанув, Ева ушла. Смысл говорить с человеком, который даже не пытается помочь. Его нисколько не удивил ни внешний, ни моральный вид жертвы. Исходя из того, как легко и просто он посылает жертву насилия прочь, можно сделать вывод, что-либо он сам по себе ублюдок редкостный, либо к нему на день часто приходят с подобными жалобами.
Всё еще шатаясь, обхватив себя руками и стараясь унять чудовищную дрожь, Ева кое-как доходит до киоска. Нащупав в кармане джинсов тоненький кошелёк, который только чудом не украли насильники, она отсчитала купюры, назвала необходимые продукты и передала деньги. Хлеб, сыр, колбаса, кошачий корм, шоколад. Много шоколада. Ей нужно успокоиться.
Прижимая к груди пакет с продуктами, она с трудом дошла до дома. У подъезда всё так же сидели старухи. Едва увидев её, они тут же стали шушукаться. Женщина прошла мимо них, даже не обратив внимания на едкое:
— Всё же мужика наконец-то подцепила, шалава бесовская. Жаль, что твои рыжие космы не вырвали, ведьма.
Дома встретил черный кот, протяжно мяукая и бросившись к ногам хозяйки. Закрыв дверь и поставив пакет на стол в кухне, Ева позволила себе упасть на кровать. Не раздеваясь, накрывшись одеялом, она уткнулась лицом в подушку и позволила эмоциям захватить разум. Больно. И в душе и в теле. Адская боль, вызывающая слёзы, ненависть ко всему живому, и отвращение к самой себе. В голове звучат слова полицейского.
Женщины не должны жаловаться на мужчин. Если их насилуют, они должны смириться и попытаться угодить мужчине, насильнику. Если их бьют, значит заслужили. Женщины не имеют прав. Они рабы, игрушки, созданные для увеселения мужчин, людей. Женщины — не люди. Они вещи.
— Никаких прав, — тихо прошептала Ева, утирая слёзы. — Мы лишь собственность мужчин. Этим миром правят мужчины. Несправедливо…
Она сглотнула подступивший к горлу ком, закурила последнюю сигарету. В доме напротив в одном из окон горел свет. Окно было не зашторено и можно было видеть, как мужчина избивает свою дочь. Можно услышать крики бедной девочки, которая чем-то не угодила сумасшедшему членоносцу.
Полтора месяца в слезах, на нервах и сладком пролетели незаметно.
Ева сильно похудела. Стала еще тоще, чем была раньше. На улицу она старалась больше не выходить, ни с кем не общалась и не здоровалась.
Мир разделился на до и после. Стал серым, лишенным каких-либо красок и надежд на светлое будущее. По новостям рассказывают о новых законопроектах. Ничего хорошего для представителей женского пола.
Российские границы навсегда теперь закрыты. Отныне Россия закрыта для внешнего мира. Никто не может войти или выйти.
Под ногами метался черный кот. Словно пытаясь хоть немного утешить хозяйку, он трётся об её ноги, мурлычет. Ева берёт его на руки, гладит, пытается успокоить свои пошатнувшиеся нервы. Но звонок в дверь только тревожит. Нехотя выпустив кота, она открывает её. На пороге две толстые матроны в черных балахонах, мужик грозного вида с бородой и крестом на пузе, а так же несколько человек в белых халатах
— Я дурку и сектантов не вызывала, — пытается пошутить Ева и заливается истеричным смехом. — Чего надо?
— Переживающие о вашей душе соседи, — поп с крестом на пузе в наглую оттолкнул женщину от входной двери и прошел в квартиру, — сообщили, что здесь проживает раба божья, жаждущая Спасения.
— Вы ошиблись, — холодно заявила Ева. — Уходите.
— Ты не имеешь права выгнать меня, ведь я несу Слово Божье! — погрозил жирным пальцем поп. — Мы здесь, чтобы спасти твою грешную душу. Соседи обеспокоены. Они говорят, что твоя душа погрязла в грехе. Ты не ходишь в церковь. Не живёшь с родителями. Даже не замужем.
— Проваливайте, я сказала! — повысила голос хозяйка квартиры.
— Боюсь, что эту душу нам еще исцелять и исцелять, — покачал головой поп и кивнул людям в белых халатах.
- Нет, не трогайте меня! — стала отступать Ева. Двое мужчин схватили её за руки, пока третий что-то вкалывал в руку. — Отпустите! Кто вам давал право врываться ко мне! Это мой дом. Моя собственность!
— Ты женщина, — язвительно бросила одна из матрон. — У женщин нет собственности. Всё принадлежит либо отцу, либо мужу. Милочка, ты обязана подчиняться мужчинам. Ты создана для этого.
Только Ева собиралась возразить, как сознание начало плыть. Ей что-то вкололи. Успокоительное? Но почему тогда такой странный эффект?
Женщина теряет сознание, обмякнув в руках людей в белом.
Приходит в себя она уже в одиночной комнате.
Белые стены, потолок и пол. Старая скрипучая кровать с матрасом и такое же белое постельное бельё. Она связано по рукам и ногам. Не может пошевелиться. Всё тело давно затекло и требовало сменить позу. Тряхнув головой, Ева посмотрела по сторонам. Рядом с кровью тумбочка с кувшином воды. На стене висят крест и иконы. И рядом никого. Адски хочется пить, но до кувшина не дотянутся и никого не позвать. В горле слишком сухо и голос от того кажется хриплым и лишенным жизни.
Наконец, дверь открывается и входит бабка в одежде медицинской сестры, а на груди золотой крест и цепь толстая.
— Проснулась? — она не улыбается, подходит ближе. Проверяет капельницу.
— Где я? — тихо хрипит Ева, надеясь, что ей всё же дадут попить.
— В больнице, где же еще тебе быть, — отвечает бабка так, словно разговаривает с умственно отсталой. — Благодари соседей, Бога и отца Василия, что ты здесь оказалась. Бедняжка, тебе так досталось от жизни.
Ева подняла на неё серые, практически прозрачные глаза. Она уже понадеялась, что её хоть немного пожалеют, но…
— Какое горе, какое горе, — причитала бабка. — Такая взрослая, а замуж так и не вышла. Будешь теперь ребёночка без отца растить.
— Меня блять изнасиловали, а ты мне тут про мужиков говоришь?! — в этот момент сознание Евы перемкнуло. И она была готова от гнева наброситься на неё. — От жизни досталось из-за того, что я мужика себе не нашла?! А ничего, что меня изнасиловали эти самые мужики?! Стоп, какой ребёночек?
— Бога побойся, — перекрестилась бабка. — Такие вещи говорить. Как это «какой»? Ты беременна. Второй месяц уже пошел.
— Как второй? — буквально подскочила рыжеволосая женщина. — Но я не могла… Я же…
И тут всё стало ясно. Забеременеть она могла только тогда, когда её…
— Нет… Нет! — глаза расширились от ужаса. — Я не хочу рожать! Я не хочу ребёнка! Убейте его!
— Что ты такое говоришь? — ужаснулась бабка. — Как ты смеешь так о ребёнке говорить? Он же всё чувствует! Слышит!
— Я не хочу! Я не буду рожать этого ублюдка.
— Что значит, не хочешь?! Захочешь! Как миленькая, родишь.
— Это ублюдок тех выродков, которые меня изнасиловали! — по щекам потекли слёзы.
— И что? На всё воля Божья. Раз Господь допустил, чтобы тебя изнасиловали, значит, он хотел благословить тебя, даровав тебе ребёночка.
— Какой же это бог, позволяющий насиловать и избивать безнаказанно?!
— Бог сказал, что через страдания он передаёт нам его любовь. Чем больше мы страдаем, тем сильнее он нас любит. Видимо, он увидел, что ты одна, без мужа и детей и решил послать к тебе счастье.
— Счастье быть изнасилованной и избитой?! — от гнева её трясло. Ева порывалась наброситься на набожную тварь, но путы удерживали её. — Счастье терпеть в своём организме чудовище, ублюдка тех насильников, который будет высасывать из меня все соки?! Нахуй такое счастье! Нахуй того бога, которому нужны только рабы и те, кого он будет пытать!
— Как ты смеешь такое говорить, грешница?! — бабка отскочила к двери. — Бог накажет тебя. Вот увидишь! Не смей хулить имя Творца!
— Не ваш бог создал всё живое! — крикнула ей вслед Ева.
Оставшись вновь одна, она с ненавистью уставилась на свой живот. Противно осознавать, что внутри тебя живёт существо, питается твоими соками и носит гены тех отморозков, что безнаказанно могут насиловать и причинять боль женщинам. Единственное, что теперь завладело сознанием женщины — это избавиться от плода. Безумно улыбаясь, Ева стала раскачивать койку, надеясь опрокинуть её. Ей нужно освободиться и вызвать у себя выкидыш. Она не хочет рожать. Не хочет становиться матерью для этого грязного куска мяса, с которым все будут носиться.
Но планам не суждено было исполниться.
Видимо, её настрой поняли, поэтому врачи перевели её в палату с мягкими стенами и полом, мягкой кроватью, где бы она ничего не смогла сделать ни себе, ни мелкому ублюдку.
На протяжении всего периода беременности Ева буянила, пыталась при любой возможности покончить с собой, спровоцировать выкидыш, но ничего не выходило. Каждое утро к ней приходили, насильно одевали, буквально волокли в церковь, где священник читал проповедь о послушании жены и говорил о «женском» предназначении. На таких моментах женщина не выдерживала и начинала дико смеяться, критикуя всё, что слышала. О ней и так все стали говорить, что бедняжка такая умом тронулась; спятила из-за того, что замуж никто не взял; пытается обратить внимание. После её тащили в столовую, где в женщину насильно запихивали еду, из-за чего Ева сильно набрала. От былой стройной фигуры не осталось ничего.
Талия исчезла, появился второй подбородок, на бёдрах и ягодицах сплошной целлюлит, а огромный живот в разрывах. Её постоянно тошнит, поясницу ломит. Мыться беременным запрещено, ибо есть опасность, что они могут спровоцировать у себя выкидыш, поскользнувшись в ванной. Еве было противно от себя самой.
Заплывшее жиром существо, с испорченной кожей, вонючее создание, смердящее, как свинья, с грязными и немытыми волосами, которые даже стричь нельзя, ибо «сократишь жизнь ребёнку».
День родов.
Схватки были невыносимыми. Ева орала и молила лишь об одном, чтобы её наконец-то избавили от того ублюдка, что обитает в ней.
Над головой стоял священник, зачитывающий молитвы, который только раздражал своим присутствием. Вокруг бегали акушерки, тоже бормочущие себе молитвы под нос. Помимо всего прочего Ева хотела их убить. Просто взять какой-нибудь скальпель и всадить его кому-нибудь в горло или же сердце. Просто это был единственный метод успокоения нервов. Каждый раз, когда она злилась или раздражалась, то представляла как убивает всех тех, кто хоть раз причинял ей вред.
Роды длились долго. Женщина не могла разродиться. Да и не хотела она рожать. На её памяти было много случаев, когда порой из-за длительных родов плод запутывался в пуповине и умирал, задушив себя. В этот раз она надеялась именно на такой исход событий. Кусая губы до крови и надеясь на смерть ублюдка, она всё же родила.
Вспотевшая, измученная и лишенная сил, она смотрела в сторону мечущихся акушерок, которые пытались привести в чувство плод. Губы растянулись в зловещей улыбке. Она радовалась своей победе. Радовалась смерти ненавистного куска мяса. Но радость длилась не долго.
Ублюдок подал голос. От его криков Ева испытала только еще больший прилив ненависти и отвращения.